Неточные совпадения
Я завернулся в бурку и
сел у забора
на камень, поглядывая вдаль; передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море, и однообразный шум его, подобный ропоту засыпающегося города, напомнил мне старые годы, перенес мои мысли
на север, в нашу холодную столицу.
Он устало замолчал, а Самгин
сел боком к нему, чтоб не видеть эту половинку глаза, похожую
на осколок самоцветного
камня. Иноков снова начал бормотать что-то о Пуаре, рыбной ловле, потом сказал очень внятно и с силой...
Дошли мы, вот как теперь, до этого самого
камня,
сел я
на камень этот, а
на небесах всё змеи запущены, гудят и трещат, змеев тридцать видно.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и упал, больно ушибив колено о
камень. Я со стоном опустился
на землю и стал потирать больную ногу. Через минуту прибежал Леший и
сел рядом со мной. В темноте я его не видел — только ощущал его теплое дыхание. Когда боль в ноге утихла, я поднялся и пошел в ту сторону, где было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов, как опять поскользнулся, потом еще раз и еще.
Одна мощная мысль Запада, к которой примыкает вся длинная история его, в состоянии оплодотворить зародыши, дремлющие в патриархальном быту славянском. Артель и сельская община, раздел прибытка и раздел полей, мирская сходка и соединение
сел в волости, управляющиеся сами собой, — все это краеугольные
камни,
на которых созиждется храмина нашего будущего свободно-общинного быта. Но эти краеугольные
камни — все же
камни… и без западной мысли наш будущий собор остался бы при одном фундаменте.
Мы
сели на мулов; по дороге из Фраскати в Рим надобно было проезжать небольшою деревенькой; кой-где уже горели огоньки, все было тихо, копыта мулов звонко постукивали по
камню, свежий и несколько сырой ветер подувал с Апеннин.
И вот мы опять едем тем же проселком; открывается знакомый бор и гора, покрытая орешником, а тут и брод через реку, этот брод, приводивший меня двадцать лет тому назад в восторг, — вода брызжет, мелкие
камни хрустят, кучера кричат, лошади упираются… ну вот и
село, и дом священника, где он сиживал
на лавочке в буром подряснике, простодушный, добрый, рыжеватый, вечно в поту, всегда что-нибудь прикусывавший и постоянно одержимый икотой; вот и канцелярия, где земский Василий Епифанов, никогда не бывавший трезвым, писал свои отчеты, скорчившись над бумагой и держа перо у самого конца, круто подогнувши третий палец под него.
[Немного севернее Крильона я видел
камни,
на которые несколько лет назад наткнулся и
сел пароход «Кострома», обманутый этими туманами.
Теперешние карты неудовлетворительны, что видно хотя бы из того, что суда, военные и коммерческие, часто
садятся на мель и
на камни, гораздо чаще, чем об этом пишут в газетах.
Они
садились на свободные
камни и быстро осматривались по сторонам и часто перелетали с места
на место.
Выйдя
на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались
на фоне зари, затканной в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали
на берег, разбрасывая пену по
камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря
на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же
сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть в своем мозгу
на всю жизнь.
Она
садилась в стороне; там у одной, почти прямой, отвесной скалы был выступ; она
садилась в самый угол, от всех закрытый,
на камень и сидела почти без движения весь день, с самого утра до того часа, когда стадо уходило.
Доктор
сел на его место, внимательно осмотрел
камень, стер губкой, намазал его, потом положил листок и тиснул.
У нас поднялась страшная возня от частого вытаскиванья рыбы и закидыванья удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь с вами ничего не выудишь хорошего», —
сел в лодку, взял свою большую удочку, отъехал от нас несколько десятков сажен подальше, опустил
на дно веревку с
камнем, привязанную к лодке, и стал удить.
Много мы их тут без счету этих татаров побили, но кои переправились за Койсу, — те
сели на том берегу за
камнями, и чуть мы покажемся, они в нас палят.
А рогожница
камнем села неподалеку,
на скамью у Хлыстовой лавки, и, склонив голову
на плечо, слушает, пылая.
В лицевых же
на улицу покоях верхнего жилья, там, где принимались гости, все было зытянуто и жестко. Мебель красного дерева словно была увеличена во много раз по образцу игрушечной. Обыкновенным людям
на ней сидеть было неудобно, —
сядешь, словно
на камень повалишься. А грузный хозяин — ничего,
сядет, примнет себе место и сидит с удобством. Навещавший голову почасту архимандрит подгородного монастыря называл эти кресла и диваны душеспасительными,
на что голова отвечал...
Он то покидал дорожку и перепрыгивал с
камня на камень, изредка скользя по гладкому мху; то
садился на обломок скалы под дубом или буком и думал приятные думы под немолчное шептание ручейков, заросших папоротником, под успокоительный шелест листьев, под звонкую песенку одинокого черного дрозда; легкая, тоже приятная дремота подкрадывалась к нему, словно обнимала его сзади, и он засыпал…
— Будто бы? — холодно спросил фон Корен, выбрав себе самый большой
камень около воды и стараясь взобраться
на него и
сесть. — Будто бы? — повторил он, глядя в упор
на Лаевского. — А Ромео и Джульетта? А, например, Украинская ночь Пушкина? Природа должна прийти и в ножки поклониться.
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится
на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал
на камни у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука
на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал…
Увы! но никогда уж снова
Не
сядет на коня лихого!..
— Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я главный повар царя. И ты видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя!
Сядь вот здесь
на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне твое имя?
Очевидно, коренным его местопребыванием было
село Клейменово, где близ церкви
на белом надгробном
камне написано: «Петр Афанасьевич Шеншин, скончался в 1709 году».
Пискарев сбежал с лестницы.
На дворе точно стояла карета. Он
сел в нее, дверцы хлопнули,
камни мостовой загремели под колесами и копытами — и освещенная перспектива домов с яркими вывесками понеслась мимо каретных окон. Пискарев думал во всю дорогу и не знал, как разрешить это приключение. Собственный дом, карета, лакей в богатой ливрее… — всё это он никак не мог согласить с комнатою в четвертом этаже, пыльными окнами и расстроенным фортепианом.
Она была прелакомый кусок
И многих дум и взоров стала целью.
Как быть: пчела
садится на цветок,
А не
на камень; чувствам и веселью
Казенных не назначено дорог.
На брачном ложе Марья Николавна
Была, как надо, ласкова, исправна.
Но, говорят (хоть, может быть, и лгут),
Что долг супруги — только лишний труд.
Мужья у жен подобных (не в обиду
Будь сказано), как вывеска для виду.
Он обыкновенно ходил задами
села, когда же ему случалось идти улицей, одни собаки обходились с ним по-человечески; они, издали завидя его, виляли хвостом и бежали к нему навстречу, прыгали
на шею, лизали в лицо и ласкались до того, что Левка, тронутый до слез,
садился середь дороги и целые часы занимал из благодарности своих приятелей, занимал их до тех пор, пока какой-нибудь крестьянский мальчик пускал
камень наудачу, в собак ли попадет или в бедного мальчика; тогда он вставал и убегал в лес.
Он осенил себя крестом и спокойно
сел на свой
камень.
Потом из разных мест России и Сибири пригнали мужиков и
поселили на голых
камнях.
Отойдя версты две, Меркулов
сел на круглый верстовой
камень, торчавший из земли, и тяжело задумался — задумался без мыслей, без слов, той глубокой и странной думой всего тела, которая оковывает человека, как сон.
Села на коленочки, начала выворачивать. Да ручонки тонкие, как прутики, — ничего силы нет. Бросила
камень, заплакала. Принялся опять Жилин за замок, а Дина
села подле него
на корточках, за плечо его держит. Оглянулся Жилин, видит — налево за горой зарево красное загорелось, месяц встает. «Ну, — думает, — до месяца надо лощину пройти, до лесу добраться». Поднялся, бросил
камень. Хоть в колодке, — да надо идти.
В старину был пастух; звали его Магнис. Пропала у Магниса овца. Он пошел в горы искать. Пришел
на одно место, где одни голые
камни. Он пошел по этим
камням и чувствует, что сапоги
на нем прилипают к этим
камням. Он потрогал рукой —
камни сухие и к рунам не липнут. Пошел опять — опять сапоги прилипают. Он
сел, разулся, взял сапог в руки и стал трогать им
камни.
Дойдя до конца тропы, я
сел на один из
камней и стал осматриваться.
Ночью старая — «натулившаяся» ель упала в воду и вершиной застряла
на камнях у левого берега, а мы, ничего не подозревая,
сели в лодку и поплыли вниз по течению реки, стараясь держаться правого берега.
Было тихое морозное утро. Солнце только что начинало всходить. Уже розовели восточные склоны гор, обращенные к солнцу, в то время как в распадках между ними снег еще сохранял сумеречные лиловые оттенки. У противоположного берега в застывшем холодном воздухе над полыньей клубился туман и в виде мелкой радужной пыли
садился на лед, кусты и прибрежные
камни.
Женщины встретили старика
на берегу и отнесли в юрту его вещи. Войдя в помещение, шаман
сел на цыновку и закурил трубку. Удэхейцы стали ему рассказывать о больном. Он слушал их с бесстрастным лицом и только изредка задавал вопросы. Потом он велел женщинам принести несколько
камней, а сам пошел тихонько вдоль берега.
Говорили, что покойник, выйдя из дому, позвал своего мальчика,
сел на дрожки и поехал по направлению к горящей фабрике, где ему лежала дорога домой, и благополучно достиг узкого моста через крутой, глубочайший овраг, усеянный острыми
камнями. Но здесь лошадь его чего-то испугалась, взвилась
на дыбы, кинулась в сторону; перила ее не удержали, и она слетела вниз и убилась, и убила и седоков.
На повороте лежал большой белый
камень. За день он набрал много солнечного жару и был теплый, как печка. Катя
села.
Гребень горы с алыми маками. Большие
камни. По эту сторону оврага два махновца
садились на коней. Леонид бросился за
камень и прицелился. Катя, с отколовшейся, растрепанной косой, с исцарапанной револьвером щекою, стояла, забывшись, во весь рост и упоенно смотрела. Струистый огонь, уверенный, резкий треск. Один из махновцев схватился за ногу и опустился наземь.
—
Садись на этот
камень, спиною к ветру, так, — приказала Таисия, а сама осталась стоять; и говорили они не лицом, а боком друг к другу, словно объяснялись с кем-то третьим. Трудно было поверить, что они только недавно были здесь с Михаилом Михайловичем и весело, по-французски, говорили о буре.
Собачка, само собой, грамотная: хряп-хряп, только и разговору. Посмотрел Сундуков, слезы так бисерным горохом и катятся, к штанам примерзают. Махнул рукой и
сел на мерзлый
камень звезды считать: какие русские, какие французские…
Царское
Село было собственностью императрицы Елизаветы Петровны еще тогда, когда она была цесаревною. Она и тогда любила это свое поместье и заботилась о его украшении и благолепии. Так, когда в Царском
Селе сгорела до основания от удара молнии Благовещенская церковь, цесаревна повелела в 1734 году заложить
на этом месте Знаменскую церковь. Закладка отличалась особенною торжественностью,
на ней присутствовала сама цесаревна и множество придворных. При кладке
камней происходила пушечная пальба.
С наступлением оттепели все строение
село на четыре ряда известковых
камней, которые от этого расползлись в разные стороны, и вместе с тем самый дом начал скатываться с горы,
на которой стоял, до маленького пригорка, который и остановил дальнейшее падение.
Отойдя так далеко, как можно сильною рукой два раза перебросить швырковый
камень, он
сел на землю и, обняв руками колена, стал призывать в свою душу необходимое в решительную минуту спокойствие. Он вспоминал Христа, Петра, Стефана и своего учителя, как они проводили свои предсмертные минуты, и укреплял себя в решимости завтра ранее всех взойти одному
на гребень горы, призвать мужество в душу свою, стать
на виду собравшегося народа и ожидать, что будет.